Верю в силу мечты...
Хоть никто и не написал - читает или нет - выложу проду.
Осенний воздух было золотисто-медовым и, казалось, оседал на губах горько-сладким налетом. По крайней мере, так казалось Гермионе Уизли, стоявшей на платформе девять и три четверти и махавшей вслед знакомому с детской поры Хогвартс-экспрессу. Ее ноги утонули в клубах белого густого пара, оставленного на прощание старым волшебным паровозом. Сегодня они вместе с мужем, Гарри и Джинни провожали детей в школу.
Вокруг тихо рокотал привычный для любого вокзала шум. Глухо шмыгали носами Лили и Хьюго, которым надо было еще два года ждать письма из Хогвартса. Золотое трио все стояло на платформе, глядя вслед убегающему составу. Никто из них не мог заставить себя развернуться и уйти. Будто отсюда сейчас уехали не только дети, но и часть каждого взрослого…
Но вот пар рассеялся, и Гарри, весело посмотрев на жену, дочь и друзей, поправил очки и предложил:
- А что если мы сейчас отправимся к нам, в Годрикову лощину, а? Мы так давно не сидели, не болтали обо всем и ни о чем… Ми, Рон, поехали! Дети гномов в саду погоняют, а то развелось их больше, чем в Норе!
Он снова чувствовал себя ребенком, полным надежд, и знал, что жена и два лучших друга переживают то же самое. Хотелось продлить это яркое ощущение счастья и душевного подъема.
- Правда, - присоединилась к мужу Джинни и, тряхнув своими рыжими волосами, обняла Гермиону за плечи. – Ми Рон, мы так давно не отдыхали вместе.
- Ма-ам, па-ап, дава-айте пойдем к дяде Гарри и тете Джинни, - просительно протянул Хьюго, хитро переглядываясь с кузиной.
Лили, стрельнув в его сторону глазами, присоединилась к просьбе:
- Дядя Ро-он, тетя Гермио-она… Ну, пожа-алуйста...
- Хорошо, - согласился Уизли, прижав к себе сынишку. – Только, чур, чтобы такого, как в прошлый раз не было!
- Пап, но те садовые гномы были совсем не как наши!
- Ты прав! Наши не поют ночи напролет. А еще в нашем саду полным-полно своих вредителей, так что обойдемся на этот раз без чужих.
- Но я просто отвел их в гости друг к другу! Гномы из Годриковой лощины никогда не бывали у нас, - оправдывался Хьюго. – И вообще, знаешь, что я думал? Что они перезнакомятся между собой, и наши гномы от нас уйдут. В Годриковой лощине больше садов!
Гарри расхохотался.
- Теперь я знаю, чем эти двое занимаются в саду! А я никак не пойму, почему у нас поголовье гномов растет? А это заслуга ребятни! Учат этих вредин петь и рекламируют наши сады. Это же надо!
Джинни присоединилась к мужу и переливчато рассмеялась. А вот чета Уизли только улыбнулась и обменялась между собой осторожными взглядами. От внимания Поттеров не ускользнуло и то, что глаза супругов потухли, потеряв свой недавний блеск. Только теперь Джини заметила, какими уставшими выглядят ее брат и Гермиона.
Уставшими и какими-то… Обреченными.
От осознания этого по спине молодой женщины пробежал холодок: «Мерлин! Да что такое с ними? Ведь у них вроде все как всегда… Нормально же все!».
Гарри скорее почувствовал, чем заметил что-то, гнетущее его друзей: «Черт… А ведь только минуту назад подумал, что все хорошо! Может, неприятности на работе или в магазине? Они так близко к сердцу принимают свои неудачи. Такими потерянными я их давно не видел. Нет, нам всем просто необходимо сегодня расслабиться!».
- Поехали! – сказал он вслух. – Только я присоединяюсь к твоему папе, Хьюго: никаких репетиций сводного хора садовых гномов у нас в саду и никаких агитаций на переезд их родственников в Годрикову лощину. Договорились? Лили?
Дети переглянулись и вынуждены были согласиться.
Через час дружная компания была уже в доме Поттеров. Гарри с Джинни постоянно пытались вовлечь Рона и Гермиону в общую беседу, но безрезультатно. Супруги Уизли замкнулись каждый в себе.
- Прости, Джин, - кривовато улыбнулся Рональд. – Просто мы переживаем за Рози.
- Да, - ухватилась за это объяснение его жена. – Ведь это так трудно - оказаться в Хогвартсе впервые. Помните, как мы туда приехали?
Только погрузившись в воспоминания, Уизли как-то ожили. Дружеский квартет долго рассказывал друг другу истории, прекрасно известные каждому из них, но всякий раз звучавшие, будто впервые.
За разговорами время летело незаметно…
Лили и Хьюго занимались гномами в саду (Гарри уж и думать боялся, чему дети учили мелких поганцев на этот раз), а их родители занимались своими делами.
- Рон, пошли-ка я тебе кое-что покажу, - подмигнул Поттер другу.
Джинни улыбнулась и толкнула Гермиону в бок.
- Нимбус 2500 – версия ВС, - пояснила она ничего не понимающей волшебнице.
- Высокоскоростной… - восхищенно вырвалось у Рона, но он тут же спрятал свой восторг и бросил короткий взгляд на жену.
Гермиона улыбнулась ему в ответ какой-то странно-натянутой улыбкой и сказала:
- Иди, конечно. Это же версия СВ…
- ВС! – расхохоталась Джинни. – Ты так и не научилась разбираться в квиддиче!
- Да, не научилась, - как-то резко вырвалось у Гермионы. – Прости, Джинни, но ты же знаешь мое отношении к таким играм.
Поттеры переглянулись и поняли друг друга без слов. Этих двоих надо было разговорить и узнать, что между ними происходит. А сделать это лучше всего поодиночке.
- Пошли, пока наши дорогие жены не передумали, - тихо хохотнул Гарри и вывел Рона из гостиной.
Когда мужчины ушли, Джинни повернулась к подруге и, посмотрев подруге прямо в глаза, спросила:
- Миона, что с вами происходит, можешь объяснить?
Миссис Уизли, чувствовавшая, что разговора не избежать, поднялась с места, подошла к комоду, на котором стояли фотографии их большой семьи, и, внимательно всмотревшись в свое собственное свадебное фото, подаренное чете Поттеров, тихонечко проговорила.
- Джинни… Нам с Роном просто плохо вместе.
Гермиона закрыла глаза и прислушалась к себе. Внутренний голос подтвердил: «Не врешь. И в самом деле плохо. Тебя давно, очень давно это угнетало».
Пока она готовила Роуз в Хогвартс, собирала ее вещи, гладила новые мантии, думать об их отношениях с Роном было как-то некогда, а вот теперь…
Гермиона провела ладонью по лицу и повернулась к подруге. Та стояла, ошарашенная таким признанием, и не смогла сказать ничего, кроме:
- Как же так? Ведь вы так долго…
- Время не сыграло нам на руку. Скорее наоборот, - начала свои откровения Гермиона.
Внутри нее будто прорвалась плотина, которую она сама возводила не один год.
- Ты знаешь, с одной стороны, ничего плохого и нет. Все практически как у всех. Мы работаем, ведем дом, воспитываем детей. Фасад – так просто замечательный и…
В голосе волшебницы что-то задрожало, и он внезапно оборвался, как слишком сильно натянутая струна. И Джинни на мгновение показалось, что вдруг разбилась хрустальная ваза - таким острым было ощущение от этого внезапного, резкого обрыва.
Гермиона же, глядя куда-то мимо рыжеволосой подруги, собралась духом и продолжила. Теперь ее голос звучал глухо, надломлено, но женщина чувствовала неудержимую потребность выговориться. Выплеснуть все, годами копившееся в душе и спрятанное в самой глубине подсознания от самой себя.
- Это очень похоже на старый дом, увитый плющом сверху донизу. Красиво, изящно, утонченно, традиционно, а под слоем резной листвы – гниль. Стены превращаются в труху, и строение рушится. Так и наша с Роном жизнь…
- Да, что же у вас не так?!
- Наш брак обречен, вот о чем я думаю, Джинни. И был обречен с самого начала, просто мы не смогли понять этого.
- Что ты говоришь?!
- Правду. И дело не в том, что нам грозит развод… Нет. Ни о чем похожем мы не думаем. Точнее, стараемся не думать. Я, например, никогда не решусь даже начать разговор на эту тему, несмотря на то, что гриффиндорка должна быть смелой. А я боюсь заговорить на эту тему с Роном. И это не единственный мой страх. Я отчаянно боюсь признать свои собственные ошибки. Ведь мне известно, что во всем этом так много моей вины. Мы с Роном не разведемся. Никогда. Нам обоим известно… Точнее, мы научены тому, что брак должен быть сохранен, если ты порядочный человек. А мы – именно такие. Ведь так принято.
А то, что мы устали друг от друга и от того, что постоянно вынуждены уступать по мелочам и в чем-то крупном, коверкая самих себя будто бы для блага другого, об этом мы стараемся не думать. По крайней мере, я. Ведь Рон так… Так хотел нашей свадьбы, семьи, детей, а счастья, несмотря на все свои желания, так и не нашел. Я же вижу. Я так хорошо его знаю, Джинни! Я не смогла подарить ему того, о чем он мечтал. Я – совсем не та, которую он целовал в подвалах Хогвартса, а, как оказалось, другая…Просто в тот миг… Это было время, когда многие наделали столько глупостей, потому что спешили жить и любить, опасаясь, что будущего у них просто нет. Страх толкает нас на многое. В нашем случае это был поспешный брак.
- Поспешный? Да вы с Роном знакомы с одиннадцати лет!
- И все эти годы мы были друзьями, Джинни! ДРУЗЬЯМИ! А не влюбленными… Увлеченными друг другом – возможно, но не истинно влюбленными.
- Хорошо, вы были друзьями, но причем тут страх?
- Ты не сможешь понять ни меня, ни его. Ты никогда не считала себя отверженной. А я ею была! Думаешь, легко представлять себя прекрасной принцессой с книгой под мышкой? Наоборот, это очень сложно! И еще сложнее сделать так, чтобы эту принцессу разглядел в тебе кто-то другой. Я очень часто думала, что останусь одна, Джинн... Кому нужна была Гермиона Грейнджер сама по себе? Ответь?
Миссис Поттер замялась, и эту ее нерешительность волшебница отметила сразу же.
- Видишь. Ты сама знаешь, что у меня не было поклонников.
- А как же Крам?
- Виктор? Скажи честно, неужели ты можешь представить меня рядом с ним?
И снова Джиневра не знала, что сказать.
- Твое молчание - лучший ответ, - усмехнулась Гермиона. – Я боялась не узнать любви, страсти, страшилась одиночества, ужасалась возможности погибнуть. Все мои чувства и эмоции были оголены, как воспаленные нервы. И Рональд чувствовал то же самое. Весь тот год он был в сильнейшем эмоциональном и физическом напряжении. Чего только стоят его обвинения меня и Гарри в предательстве! А его побег из леса, когда он оставил нас… Да, он смог все это перебороть, но выигранный им у самого себя бой совсем не означает, что ничего не было. Его все и всегда с кем-то сравнивали, не ценили истинных его достоинств. Рон тоже был напуган не меньше моего. Он тоже боялся остаться ни с чем, потому и поддался порыву тогда, в подземельях. А я ответила.
Я надеялась получить хоть что-то взамен своих страхов, и потому тот поцелуй с Роном… Он дал мне надежду. Вот только время показало, что они не сбылись и оказались ложными. Страхи завели нас в тупик, из которого нет выхода, а потому мы будем мучиться и дальше. Я буду искать причины не сложившихся отношений в себе, Рон - в себе, и от этого нам обоим станет только хуже. И все же, каждый из нас до последнего будет оттягивать тяжелый разговор. Потому что сил для него не хватит ни у одного из нас. Никогда. И эта отсрочка превратится в постоянную. Мы будем молить Мерлина и всех существующих богов прошлого и настоящего о терпении. Это станет самой главной нашей задачей – жить и терпеть…
Наверное, сейчас нас спасает только одно – любовь к детям. Именно ради них мы и будем уговаривать себя, убеждать в том, что, в общем-то, у нас все нормально. А вот что случится с нами, когда дочь и сын станут строить свою жизнь самостоятельно, я даже подумать боюсь.
- Но Гермиона, вы ведь так подходите друг другу!
- Я тоже так думала сначала. Да, Рон веселый, душевный, беззаботный, и мы должны были дополнять друг друга, раз уж я вся такая серьезная и сухая, но…
- Но? – внимательно посмотрела на подругу Джинни.
- Но прошло уже восемнадцать лет, а этого дополнения так и не произошло. Скорее, наши отношения похожи на тихое противостояние под маской компромисса. И неизвестно, когда именно все это началось.
- Но сегодня на вокзале вы оба были такие… Как тогда!
- Вот именно – «как тогда»! Мы оба погрузились в прошлое, оживившее нас на несколько минут. Но вокзал остался позади, как и наше прошлое…
Подруги замолчали.
- Может быть, вам стоит сделать шаг навстречу друг другу?
- А что, как ты думаешь, мы делаем все эти годы? Мы идем навстречу, а получается – отдаляемся еще больше… Как у Кэрролла в Зазеркалье: приближаясь - отдаляешься…
- Не понимаю… Ты говоришь, что не такая, как он думал. Значит, надо стать такой!
- Ты думаешь, я этого не понимаю? Вот только сделать это не так легко, как сказать... И потом, Рон совсем не прост... Ни одна сестра не знает, каков ее брат в качестве мужа.
- Да, но семья – это труд с обеих сторон. И надо стараться, чтобы…
- А я стараюсь, Джинни! Я очень стараюсь, но даже моего терпения не хватит, чтобы, к примеру, побороть все комплексы Рона. Ему всегда и везде надо говорить, что он лучший.
- Но это все мужчины такие. Я всегда говорю то же самое Гарри. Все женщины говорят!
- Да, наверное… Только вот что-то мне подсказывает, что не все так явно требуют этих слов и так серьезно к ним относятся. И со мной тоже не все так просто. Я чувствую, что не могу соответствовать тому образу жены, который является для Рона идеалом. И здесь так много всего! Мелких деталей, из которых складывается жизнь. Я до сих пор не научилась готовить. То что-то пригорит, то убежит, то пересолится, то переперчится. Сначала он посмеивался над этим, а сейчас… Он не корит меня, нет! Но в его глазах иногда стоит такое тоскливое выражение… Почти затравленное.
- Ты до сих пор и не освоила домашние и кухонные чары? – нахмурилась Джинни.
- Нет… Представляешь, лучшей ученице Хогвартса они так и не поддались! – улыбка Гермионы вышла вымученной и грустной. – Самое неприятное, что мне и не хочется их осваивать… Я знаю, я виновата, но… Мы постоянно стремимся угодить другому, понимаешь? А это и не выходит! Поэтому все чаще задаешься вопросом: когда же что-то будет сделано для себя?! Я хожу на квиддич, чтобы угодить мужу, а он, бедный, терпит мои часовые разглагольствования по поводу научных открытий, хотя они ему совершенно не нужны. Впрочем, как и мне квиддич. Мило, скажешь, да? Мило! Но только первые года два, а потом… Потом эта обязанность - а не желание! - угодить, будет раздражать все больше и больше. Внутри меня сидит такая жажда нового, но мне никогда не утолить ее! И Рон останется таким же, не утолившим свою жажду… Наши интересы никогда не пересекутся, несмотря ни на какие законы геометрии.
По щекам волшебницы текли слезы, и Джинни, быстро подойдя к ней, крепко обняла Гермиону.
- Успокойся… Все будет хорошо, вот увидишь.
- Нет… Выше планки «нормально» мы не поднимемся никогда. Мы все чаще просто не понимаем друг друга. Не-по-ни-ма-ем, Джинни, и все. Становится все сложнее уступать, даже в пустяковых вопросах. Я чувствую, что скоро что-то во мне лопнет…
Иногда я думаю, что Рональд может раскрыться полностью только в критической ситуации. Только тогда он показывает, на что способен и оказывается «на коне», что очень любит. Поэтому он иногда провоцирует какие-то дурацкие столкновения, чтобы снова ощутить себя героем. Взять хотя бы его отношение к Слизерину… Зачем он сегодня все это наговорил на вокзале?
Дети – вот кого мы любим безоговорочно и бесконечно! Хотя довольно часто ссоримся по поводу их воспитания. Рон хоть и говорит, что они пошли умом в меня, но я знаю, что думает он по-другому. Иначе я бы не слышала фраз о том, что «в нашей семье довольно и одной зубрилки, не разбирающейся в квиддиче и не умеющей летать на метле». Конечно, каждый раз это говорится в шутку, но тебе же известно, что в каждой шутке есть только ее доля, а все остальное – правда. Я понимаю, что полеты на метле и квиддич для Рона - своеобразная разрядка, но мне совсем не хочется, чтобы Рози и Хьюго относились к мозгу, как к еще одной тренированной мышце. Метла и снитч - это еще не все в этой жизни!
- Гермиона… Я и подумать не могла, что у вас с Роном все так…
- Я понимаю, Джинни. Честно сказать, я сама не ожидала, что когда-то кому-то расскажу все так откровенно.
Женщины замолчали. Они обе чувствовали себя как-то неуютно после всего сказанного и услышанного.
Гермиона еще раз посмотрела на свое свадебное фото и сказала:
- Джин, мне надо выйти подышать воздухом. Такое ощущение, будто мне его не хватает.
- Конечно! – с облегчением ответила та, чувствуя, что и ей тоже надо побыть одной и подумать над всем услышанным.
Взгляды двух волшебниц пересеклись на несколько секунд и опустились, разглядывая ковер на полу.
- Тогда я пойду…
И Гермиона вышла из гостиной.
Проходя по коридору в сад, она услышала голоса Гарри и Рона, сидевших на кухне. Какое-то странное чувство подтолкнуло ее к полуоткрытой двери и, тихонечко подойдя к ней, женщина замерла. Голос мужа был слышен четко, хотя и тихо. Но заставило замереть Гермиону вовсе не желание услышать все, а те слова, которые говорил Рональд старому другу. Впервые в жизни они думали одинаково.
- Знаешь, - грустно начал Уизли, - я тут недавно задумался над тем, кто я такой. Мне все и всегда ставили кого-то в пример. Мать – старших братьев и младшую – младшую! – сестру, которую она ждала, как ни одного из своих детей. Знакомые – тебя и Гермиону. Сама Гермиона, хоть и редко, но все-таки – какой-то свой идеал мужа. А я… Я сам по себе, получается, никого и ничем не впечатлил.
- Ты что! А кто выиграл шахматное сражение на первом курсе? На такое способен не каждый.
- Вот про что и речь. Я могу сделать что-то серьезное, только когда существует какая-то опасность. То надо было спасать тебя, то Миону, то нас всех вместе… А сам? Что я представляю собой в обычной жизни? Всегда я в чьей-то тени, и только потому, что никчемный человек. Самый заурядный и неспособный ни на что.
- Рон, прекрати! Не надо так о себе. Я всегда завидовал тому, как ты чувствуешь. Так безудержно, от всего сердца, от всей души! На это мало кто способен, а ты владеешь таким потрясающим даром. И ты - мой самый верный, веселый, честный и близкий друг. Дружить тоже не каждый способен, потому как некоторые слишком сложны.
- А я простой? Вот в этом бы я поспорил. В моей жизни вообще теперь ничего простого нет. Все так запутано, что…
- Но у вас с Гермионой все нормально?
Рон даже вздрогнул от этого слова.
- Это как посмотреть. В последнее время, я думаю о том, что все эти годы тешил себя пустыми надеждами. Те чувства, которые были мне так желанны, так и остались недоступными. Мне думалось, что семья – это так же, как и у мамы с папой. Вспомни, как они ругаются и мирятся все время? Это и есть счастье, как я его понимаю. А мы… Мы даже поссориться-то толком не можем. Я иногда думаю, если бы Миона могла расколотить несколько тарелок, пусть даже об мою голову, то нам было бы легче. А так… Все просто нормально. НОРМАЛЬНО, Гарри. А ведь нормально, это… Это никак. Понимаешь? Никак. Я даже и подумать не мог о том, что у нас с Герм будет такая жизнь. Вроде и хорошо все, и некоторые даже завидуют, а как-то все… Ты же знаешь, я никогда не мог говорить красиво. Да и выразить свои мысли точно тоже дается с трудом до сих пор.
Рон замолчал и часто-часто заморгал, словно пытаясь удержать слезы, хотя глаза его были сухими. Потухшими – да, но сухими.
- Ты помнишь, что я сегодня говорил про получение маггловских прав? – заговорил он снова.
- Про Конфундус?
- Да, - волшебник опустил свою рыжую голову. – Гарри, я просто не мог по-другому. Если бы еще и в этот раз я вернулся домой ни с чем… Нет, Миона ничего бы мне не сказала, но… Я бы сам все додумал, - грустно улыбнулся рыжий. – Ты же меня знаешь.
- Но Гермиона же сказала, что верила в тебя!
- Это она говорит всегда. В привычку вошло. Считает, что без этих слов я пропаду. Но я-то знаю правду.
Уизли впился взглядом в поверхность стола и тихо, но очень горько сделал очередное признание, каждое слово которого Гермионе было прекрасно слышно.
- Я стесняюсь того, что не такой как она. Понимаешь, Гарри? Да, я знаю, что во многом не дотягиваю до уровня своей жены, но дело-то совсем не в этом. А в том, что я никак не могу об этом забыть. Точнее… Ох, Гарри! Я не знаю, как сказать! Гермиона немного не такая жена, какой я себе представлял свою спутницу жизни. Не такая… Совсем не такая.
- Почему ты так считаешь, Рон? – Поттер был обеспокоен, как никогда.
- Не получается у нас жить ВМЕСТЕ. Мы и уступаем друг другу, и разговариваем, делясь всем, и помогаем во всем, и… Никак. Вот взять хотя бы квиддич. Ведь Гермиона до сих пор делает вид, что ей интересны мои восторги игрой.
- Но это же хорошо!
- Как же это может быть хорошо, когда она каждый раз ломает себя? Даже в мелочах, но ломает. Точно так же как и я, когда притворяюсь, что мне интересны ее научные идеи. Это же для меня бред, а я с умным видом сижу и слушаю. Только рот не открываю! Да, мы всегда и практически во всем идем навстречу друг другу, но с каждым разом делать это становится все труднее. Между нами чего-то нет. И не было никогда.
- Но ты же любишь Миону! Ведь так?
- Люблю. Я всегда ее любил, она самый близкий мне человек, но…
Рон зажмурился, склонил голову и, медленно подняв руку, сжатую в кулак, так же медленно опустил ее, надавив на деревянную поверхность настолько сильно, что побелели костяшки пальцев.
- …не так, как надо. Не так, как мог бы любить свою жену.
- Я не понимаю, - похолодел Гарри.
- Я тоже долго не мог понять, а сейчас, когда, наконец, дошло - у нас с Мионой просто нет выхода. Да, Гарри, я люблю ее, уважаю, восхищаюсь, преклоняюсь во многом, но больше я в нее не влюблен. Да и не было этой влюбленности на самом деле. Я ее выдумал. То ли из упрямства, то ли еще из-за чего, но все было именно так, как я говорю. Мы с Гермионой должны были остаться друзьями, вот в чем дело. Она хорошая, она лучше всех, но… Я не помню, когда мы в последний раз занимались любовью. Любовью, Гарри, а не сексом. Ведь любовь – это когда есть желание, страсть, необходимость друг в друге. А когда существуют только обязанности – это секс. Пустой, сухой, серый секс. И потом, разве про свое желание можно забыть? Нет! Ты не успокоишься до тех пор, пока не утолишь свой голод в любимом человеке, пока не подаришь ему всего себя и не обессилишь полностью, лежа в ее объятиях.
А вот про обязанности ты и вспоминать не захочешь. Что у нас и происходит. Сроки выполнения своих супружеских обязательств у нас все чаще и чаще не совпадают. И самое ужасное, что я этому только рад.
Оттого меня и душит чувство вины перед Мионой. Я никогда ее не брошу, никогда не предам, иначе буду самым последним подлецом в своих собственных глазах. Она же подарила мне детей, и каких замечательных детей!
Но в моих снах, друг… В моих сладких и полных страсти снах моей жене нет места. И в этих снах, Гарри, я чувствую, как я желанен, как нужен, как необходим кому-то, и этот кто-то также желанен мне. Помнишь, как на шестом курсе Миона натравила на меня желтых птичек? Более страстного эпизода в наших с ней отношениях больше не повторялось. Никогда…
- Слушай, возможно, у вас есть еще шанс начать все заново? – с надеждой заговорил Гарри, но Рон устало улыбнулся и ответил:
- Нет. Сил просто нет. Ведь начать все сначала - это очень трудно.
- Не говори так! Ведь ты же сам только что признал, что не оставишь Миону. Значит, еще не все потеряно!
- Да, не оставлю. Гермиона очень много вложила в наш брак, нашу семью. Она ведь до сих пор пытается ради меня освоить домашние чары и все никак. Представляешь? Лучшей ученице Хогвартса за последние полвека уже двадцать лет не подчиняется самая элементарная бытовая магия. – Рон горько усмехнулся. – Мама говорила мне что-то насчет такого положения вещей с домашними заклинаниями, но я забыл. Только вот ничего хорошего она не сказала. Может, для кого-то другого Гермиона и смогла бы научиться вести дом. А это ведь всего лишь я.
Уизли откинулся на стуле назад, запрокинув голову.
Сердце Гермионы, буквально вжавшейся в стену, почти не билось, а вот слезы из глаз текли рекой.
- А кто тебе снится? – тихо задал еще вопрос Гарри, после того, как они немного помолчали. - Кто-то из знакомых? Может… Может, ты все еще увлечен Лавандой Браун?
- Нет, Гарри. Не увлечен я никем из знакомых. И сказать, кто мне снится, я тебе тоже не могу, потому что сам не знаю. Но эта девушка… Я ведь даже лица ее толком не смог запомнить за все время, но точно знаю: она - моя судьба. Помню только волосы - черные, как вороново крыло, и глаза, словно жженый уголь.
Рональд замолчал, а потом сделал еще одно признание:
- Я знаю – я подлец, но ничего не могу с собой поделать. Да и никто еще не слышал, что можно изменить свои собственные сны. А еще я знаю, как Гермионе бывает плохо. Она сильная, не подает виду, но я чувствую ее загнанность, равную по своему отчаянию моей. И выхода нет, Гарри. Нет.
Кухня погрузилась в тяжелое молчание, которое медленно, но верно заполнялось горечью.
- Рон, - решился заговорить Гарри. - Я не знаю, что и сказать.
- Вот и не говори ничего. Давай помолчим, друг. Иногда это может помочь лучше всяких слов.
Две головы – рыжая и черная – склонились над столом, но никто не проронил больше ни слова.
Гермиона, помня о том, что ее ни при каких обстоятельствах не должны обнаружить, выскользнула из коридора в сад, осторожно закрыв за собой дверь.
Холодный воздух тут же обрушился на ее тело, и кожа покрылась мелкими колючими пупырышками. Женщине стало больно, но она, проглатывая слезы, не собиравшиеся заканчиваться, терпела, стараясь глубже дышать. Она не обманула подругу – воздуха действительно не хватало.
В голове, обгоняя одна другую, бешено метались мысли.
«Бедный Рон… Я была права, он мечтал совершенно не о такой жизни… Дети… Очень скоро и они поймут, что у нас не все ладно. Как быть тогда?.. Что такое счастье на самом деле? Как его достичь?.. Каково это, когда тебя понимают и принимают такой, какая ты есть, и не стремятся перекроить под себя?.. Неужели все потеряно?.. Откуда взять силы, чтобы вытерпеть все это… Наша с Роном жизнь словно приговор. Без надежды на помилование».
Из глубины сада были слышны голоса Лили и Хьюго.
Гермиона вздрогнула. Как она может думать о чем-то кроме детей? Если бы не брак с Роном, у нее не было бы ни Рози, ни Хьюго. В них одних теперь были все ее надежды и радости.
«А вдруг дети скоро поймут, что происходит между вами? – сверлила мозг непрошенная и страшная мысль. – Каково им будет? Вдруг им придётся выбирать одного из вас? И будут ли они счастливы, видя ваш с Роном пример перед глазами?».
- Бред… - прохрипела Гермиона вслух. – Бред! Дети – это единственное хорошее, что мы подарили друг другу. Единственное…
«И больше ничего… Но раз уж ты все решила, сказав слово «бред», то подумай еще и над тем, что ты еще жива, молода, полна сил, но никогда не сможешь ЖИТЬ так, как хочешь. Никогда. Ты же только что услышала, что и твой муж несчастен, и…».
- Но он тоже любит детей…
«Значит вам обоим достаточно родительской любви. Вы готовы терпеть любую боль ради них. Это ваша судьба – одна на двоих: забыть о себе и думать лишь о детях. А раз ты сделала такой выбор, то не жалуйся больше, а просто терпи! Терпи!»
Гермиона даже зажмурилась от этого последнего выкрика своего внутреннего голоса и, спустя несколько секунд, услышала голос мужа:
- С тобой все в порядке, Миона? Все хорошо?
Волшебница повернулась и увидела за своей спиной Рона, Гарри и Джинни. Все с беспокойством смотрели на нее, сжавшуюся от боли и горечи.
Женщина посмотрела в глаза мужа и снова почувствовала удушье.
Да, Рон спросил ее о том, как она себя чувствует, но не сделал шага навстречу. Не подошел, не обнял. А в его голубых глазах, когда он говорил «Все хорошо?» была такая непонятная и убивающая Гермиону смесь, что женщине стало совсем плохо. Она никогда не видела, чтобы во взгляде одновременно были надежда и обреченность. Никогда! До сегодняшнего дня…
Надежда и обреченность. Мерлин! До чего они дошли… Оба…
Где же тот Рон, который отважно выиграл шахматный поединок, чтобы спасти ее и Гарри? Тогда в его глазах была надежда, но не было обреченности. Где тот Рон, который поборол свой врожденный страх перед пауками, чтобы спасти ее – свою лучшую подругу? Где тот Рыжик, который был всегда рядом?
И где она сама – с сияющими азартом и восторгом глазами, готовая к любым испытаниям ради своих друзей? Где она?!
Приговорены… Они действительно приговорены друг к другу.
Муж и друзья что-то говорили, но Гермиона уже ничего не слышала. Женщина старалась проглотить тугой ком, перекрывший горло. Ни вдохнуть, ни выдохнуть ей никак не удавалось. Ее ладонь резко надавила на грудь, в надежде помочь и протолкнуть мешающий дышать комок вниз.
Гермиона сделала шаг назад и налетела на розовый куст, еще красовавшийся ярко розовыми бутонами. Резко развернувшись, женщина вскрикнула, почувствовав, как ее ладонь обожглась о шипы и…
Тут же оказалась в коридоре напротив закрытой двери номер один, уткнувшись в грудь Фредерика Фейблера.
Из глаз ее продолжали градом катиться слезы, а мастер заклятий, ласково гладивший ее по спине, тихо повторял:
- Все закончилось… Все уже закончилось, а дальше все будет хорошо…
- Это… Это… - всхлипывала девушка. – Это было ужасно! Мои дети… Я потеряла их!
Рыдания сотрясали ее тело, но в душу пришло странное облегчение: все увиденное, не было реальностью. Его Величество Случай помог девушке избежать той жизни, что внушала лишь отчаяние. Вот только слезы все текли и текли… Было горько и обидно.
- Может, чаю? – вдруг спросил Феблер, пригладив ее волосы.
- Да…
- Панацея от всех горестей и обид, - прижал ее к себе Фредерик, а Богги, стоявший все время рядом, взял за руку.
- Вам надо передохнуть, - пискнул он.
- И подумать, - всхлипнула Гермиона.
- Ну, и хорошо, - согласился Фейблер, и вот уже они все вместе сидели в удобных креслах у горящего камина.
Языки пламени весело плясали за каминной решеткой и задорно потрескивали, будто говоря: «Все прошло, а дальше будет лучше!», но волшебница подумала о том, что ее удивительный опыт надо прекратить. Уж если с Роном – любимым, как ей казалось, человеком - получилась такая жизнь, то остальные варианты ее просто пугали.
- Пейте чай и на несколько секунд выкиньте все из головы, - прошептал Фейблер, подавая ей чашку с большим красным цветком на боку. – Решение придет само. Вы просто посидите и не мешайте ему.
- Вы так считаете? – ее все еще влажные глаза, казалось, смотрели в душу.
- Я знаю… Надо просто набраться решимости, а ее у вас предостаточно. Пейте чай.
И Гермиона, заставив все свои мысли успокоиться и замолчать, поднесла чашку к губам.
Фейблер и на этот раз оказался прав: решение пришло само.
Глава 6
Дверь номер один
Дверь номер один
1 сентября 2017 года
Осенний воздух было золотисто-медовым и, казалось, оседал на губах горько-сладким налетом. По крайней мере, так казалось Гермионе Уизли, стоявшей на платформе девять и три четверти и махавшей вслед знакомому с детской поры Хогвартс-экспрессу. Ее ноги утонули в клубах белого густого пара, оставленного на прощание старым волшебным паровозом. Сегодня они вместе с мужем, Гарри и Джинни провожали детей в школу.
Вокруг тихо рокотал привычный для любого вокзала шум. Глухо шмыгали носами Лили и Хьюго, которым надо было еще два года ждать письма из Хогвартса. Золотое трио все стояло на платформе, глядя вслед убегающему составу. Никто из них не мог заставить себя развернуться и уйти. Будто отсюда сейчас уехали не только дети, но и часть каждого взрослого…
Но вот пар рассеялся, и Гарри, весело посмотрев на жену, дочь и друзей, поправил очки и предложил:
- А что если мы сейчас отправимся к нам, в Годрикову лощину, а? Мы так давно не сидели, не болтали обо всем и ни о чем… Ми, Рон, поехали! Дети гномов в саду погоняют, а то развелось их больше, чем в Норе!
Он снова чувствовал себя ребенком, полным надежд, и знал, что жена и два лучших друга переживают то же самое. Хотелось продлить это яркое ощущение счастья и душевного подъема.
- Правда, - присоединилась к мужу Джинни и, тряхнув своими рыжими волосами, обняла Гермиону за плечи. – Ми Рон, мы так давно не отдыхали вместе.
- Ма-ам, па-ап, дава-айте пойдем к дяде Гарри и тете Джинни, - просительно протянул Хьюго, хитро переглядываясь с кузиной.
Лили, стрельнув в его сторону глазами, присоединилась к просьбе:
- Дядя Ро-он, тетя Гермио-она… Ну, пожа-алуйста...
- Хорошо, - согласился Уизли, прижав к себе сынишку. – Только, чур, чтобы такого, как в прошлый раз не было!
- Пап, но те садовые гномы были совсем не как наши!
- Ты прав! Наши не поют ночи напролет. А еще в нашем саду полным-полно своих вредителей, так что обойдемся на этот раз без чужих.
- Но я просто отвел их в гости друг к другу! Гномы из Годриковой лощины никогда не бывали у нас, - оправдывался Хьюго. – И вообще, знаешь, что я думал? Что они перезнакомятся между собой, и наши гномы от нас уйдут. В Годриковой лощине больше садов!
Гарри расхохотался.
- Теперь я знаю, чем эти двое занимаются в саду! А я никак не пойму, почему у нас поголовье гномов растет? А это заслуга ребятни! Учат этих вредин петь и рекламируют наши сады. Это же надо!
Джинни присоединилась к мужу и переливчато рассмеялась. А вот чета Уизли только улыбнулась и обменялась между собой осторожными взглядами. От внимания Поттеров не ускользнуло и то, что глаза супругов потухли, потеряв свой недавний блеск. Только теперь Джини заметила, какими уставшими выглядят ее брат и Гермиона.
Уставшими и какими-то… Обреченными.
От осознания этого по спине молодой женщины пробежал холодок: «Мерлин! Да что такое с ними? Ведь у них вроде все как всегда… Нормально же все!».
Гарри скорее почувствовал, чем заметил что-то, гнетущее его друзей: «Черт… А ведь только минуту назад подумал, что все хорошо! Может, неприятности на работе или в магазине? Они так близко к сердцу принимают свои неудачи. Такими потерянными я их давно не видел. Нет, нам всем просто необходимо сегодня расслабиться!».
- Поехали! – сказал он вслух. – Только я присоединяюсь к твоему папе, Хьюго: никаких репетиций сводного хора садовых гномов у нас в саду и никаких агитаций на переезд их родственников в Годрикову лощину. Договорились? Лили?
Дети переглянулись и вынуждены были согласиться.
Через час дружная компания была уже в доме Поттеров. Гарри с Джинни постоянно пытались вовлечь Рона и Гермиону в общую беседу, но безрезультатно. Супруги Уизли замкнулись каждый в себе.
- Прости, Джин, - кривовато улыбнулся Рональд. – Просто мы переживаем за Рози.
- Да, - ухватилась за это объяснение его жена. – Ведь это так трудно - оказаться в Хогвартсе впервые. Помните, как мы туда приехали?
Только погрузившись в воспоминания, Уизли как-то ожили. Дружеский квартет долго рассказывал друг другу истории, прекрасно известные каждому из них, но всякий раз звучавшие, будто впервые.
За разговорами время летело незаметно…
Лили и Хьюго занимались гномами в саду (Гарри уж и думать боялся, чему дети учили мелких поганцев на этот раз), а их родители занимались своими делами.
- Рон, пошли-ка я тебе кое-что покажу, - подмигнул Поттер другу.
Джинни улыбнулась и толкнула Гермиону в бок.
- Нимбус 2500 – версия ВС, - пояснила она ничего не понимающей волшебнице.
- Высокоскоростной… - восхищенно вырвалось у Рона, но он тут же спрятал свой восторг и бросил короткий взгляд на жену.
Гермиона улыбнулась ему в ответ какой-то странно-натянутой улыбкой и сказала:
- Иди, конечно. Это же версия СВ…
- ВС! – расхохоталась Джинни. – Ты так и не научилась разбираться в квиддиче!
- Да, не научилась, - как-то резко вырвалось у Гермионы. – Прости, Джинни, но ты же знаешь мое отношении к таким играм.
Поттеры переглянулись и поняли друг друга без слов. Этих двоих надо было разговорить и узнать, что между ними происходит. А сделать это лучше всего поодиночке.
- Пошли, пока наши дорогие жены не передумали, - тихо хохотнул Гарри и вывел Рона из гостиной.
Когда мужчины ушли, Джинни повернулась к подруге и, посмотрев подруге прямо в глаза, спросила:
- Миона, что с вами происходит, можешь объяснить?
Миссис Уизли, чувствовавшая, что разговора не избежать, поднялась с места, подошла к комоду, на котором стояли фотографии их большой семьи, и, внимательно всмотревшись в свое собственное свадебное фото, подаренное чете Поттеров, тихонечко проговорила.
- Джинни… Нам с Роном просто плохо вместе.
Гермиона закрыла глаза и прислушалась к себе. Внутренний голос подтвердил: «Не врешь. И в самом деле плохо. Тебя давно, очень давно это угнетало».
Пока она готовила Роуз в Хогвартс, собирала ее вещи, гладила новые мантии, думать об их отношениях с Роном было как-то некогда, а вот теперь…
Гермиона провела ладонью по лицу и повернулась к подруге. Та стояла, ошарашенная таким признанием, и не смогла сказать ничего, кроме:
- Как же так? Ведь вы так долго…
- Время не сыграло нам на руку. Скорее наоборот, - начала свои откровения Гермиона.
Внутри нее будто прорвалась плотина, которую она сама возводила не один год.
- Ты знаешь, с одной стороны, ничего плохого и нет. Все практически как у всех. Мы работаем, ведем дом, воспитываем детей. Фасад – так просто замечательный и…
В голосе волшебницы что-то задрожало, и он внезапно оборвался, как слишком сильно натянутая струна. И Джинни на мгновение показалось, что вдруг разбилась хрустальная ваза - таким острым было ощущение от этого внезапного, резкого обрыва.
Гермиона же, глядя куда-то мимо рыжеволосой подруги, собралась духом и продолжила. Теперь ее голос звучал глухо, надломлено, но женщина чувствовала неудержимую потребность выговориться. Выплеснуть все, годами копившееся в душе и спрятанное в самой глубине подсознания от самой себя.
- Это очень похоже на старый дом, увитый плющом сверху донизу. Красиво, изящно, утонченно, традиционно, а под слоем резной листвы – гниль. Стены превращаются в труху, и строение рушится. Так и наша с Роном жизнь…
- Да, что же у вас не так?!
- Наш брак обречен, вот о чем я думаю, Джинни. И был обречен с самого начала, просто мы не смогли понять этого.
- Что ты говоришь?!
- Правду. И дело не в том, что нам грозит развод… Нет. Ни о чем похожем мы не думаем. Точнее, стараемся не думать. Я, например, никогда не решусь даже начать разговор на эту тему, несмотря на то, что гриффиндорка должна быть смелой. А я боюсь заговорить на эту тему с Роном. И это не единственный мой страх. Я отчаянно боюсь признать свои собственные ошибки. Ведь мне известно, что во всем этом так много моей вины. Мы с Роном не разведемся. Никогда. Нам обоим известно… Точнее, мы научены тому, что брак должен быть сохранен, если ты порядочный человек. А мы – именно такие. Ведь так принято.
А то, что мы устали друг от друга и от того, что постоянно вынуждены уступать по мелочам и в чем-то крупном, коверкая самих себя будто бы для блага другого, об этом мы стараемся не думать. По крайней мере, я. Ведь Рон так… Так хотел нашей свадьбы, семьи, детей, а счастья, несмотря на все свои желания, так и не нашел. Я же вижу. Я так хорошо его знаю, Джинни! Я не смогла подарить ему того, о чем он мечтал. Я – совсем не та, которую он целовал в подвалах Хогвартса, а, как оказалось, другая…Просто в тот миг… Это было время, когда многие наделали столько глупостей, потому что спешили жить и любить, опасаясь, что будущего у них просто нет. Страх толкает нас на многое. В нашем случае это был поспешный брак.
- Поспешный? Да вы с Роном знакомы с одиннадцати лет!
- И все эти годы мы были друзьями, Джинни! ДРУЗЬЯМИ! А не влюбленными… Увлеченными друг другом – возможно, но не истинно влюбленными.
- Хорошо, вы были друзьями, но причем тут страх?
- Ты не сможешь понять ни меня, ни его. Ты никогда не считала себя отверженной. А я ею была! Думаешь, легко представлять себя прекрасной принцессой с книгой под мышкой? Наоборот, это очень сложно! И еще сложнее сделать так, чтобы эту принцессу разглядел в тебе кто-то другой. Я очень часто думала, что останусь одна, Джинн... Кому нужна была Гермиона Грейнджер сама по себе? Ответь?
Миссис Поттер замялась, и эту ее нерешительность волшебница отметила сразу же.
- Видишь. Ты сама знаешь, что у меня не было поклонников.
- А как же Крам?
- Виктор? Скажи честно, неужели ты можешь представить меня рядом с ним?
И снова Джиневра не знала, что сказать.
- Твое молчание - лучший ответ, - усмехнулась Гермиона. – Я боялась не узнать любви, страсти, страшилась одиночества, ужасалась возможности погибнуть. Все мои чувства и эмоции были оголены, как воспаленные нервы. И Рональд чувствовал то же самое. Весь тот год он был в сильнейшем эмоциональном и физическом напряжении. Чего только стоят его обвинения меня и Гарри в предательстве! А его побег из леса, когда он оставил нас… Да, он смог все это перебороть, но выигранный им у самого себя бой совсем не означает, что ничего не было. Его все и всегда с кем-то сравнивали, не ценили истинных его достоинств. Рон тоже был напуган не меньше моего. Он тоже боялся остаться ни с чем, потому и поддался порыву тогда, в подземельях. А я ответила.
Я надеялась получить хоть что-то взамен своих страхов, и потому тот поцелуй с Роном… Он дал мне надежду. Вот только время показало, что они не сбылись и оказались ложными. Страхи завели нас в тупик, из которого нет выхода, а потому мы будем мучиться и дальше. Я буду искать причины не сложившихся отношений в себе, Рон - в себе, и от этого нам обоим станет только хуже. И все же, каждый из нас до последнего будет оттягивать тяжелый разговор. Потому что сил для него не хватит ни у одного из нас. Никогда. И эта отсрочка превратится в постоянную. Мы будем молить Мерлина и всех существующих богов прошлого и настоящего о терпении. Это станет самой главной нашей задачей – жить и терпеть…
Наверное, сейчас нас спасает только одно – любовь к детям. Именно ради них мы и будем уговаривать себя, убеждать в том, что, в общем-то, у нас все нормально. А вот что случится с нами, когда дочь и сын станут строить свою жизнь самостоятельно, я даже подумать боюсь.
- Но Гермиона, вы ведь так подходите друг другу!
- Я тоже так думала сначала. Да, Рон веселый, душевный, беззаботный, и мы должны были дополнять друг друга, раз уж я вся такая серьезная и сухая, но…
- Но? – внимательно посмотрела на подругу Джинни.
- Но прошло уже восемнадцать лет, а этого дополнения так и не произошло. Скорее, наши отношения похожи на тихое противостояние под маской компромисса. И неизвестно, когда именно все это началось.
- Но сегодня на вокзале вы оба были такие… Как тогда!
- Вот именно – «как тогда»! Мы оба погрузились в прошлое, оживившее нас на несколько минут. Но вокзал остался позади, как и наше прошлое…
Подруги замолчали.
- Может быть, вам стоит сделать шаг навстречу друг другу?
- А что, как ты думаешь, мы делаем все эти годы? Мы идем навстречу, а получается – отдаляемся еще больше… Как у Кэрролла в Зазеркалье: приближаясь - отдаляешься…
- Не понимаю… Ты говоришь, что не такая, как он думал. Значит, надо стать такой!
- Ты думаешь, я этого не понимаю? Вот только сделать это не так легко, как сказать... И потом, Рон совсем не прост... Ни одна сестра не знает, каков ее брат в качестве мужа.
- Да, но семья – это труд с обеих сторон. И надо стараться, чтобы…
- А я стараюсь, Джинни! Я очень стараюсь, но даже моего терпения не хватит, чтобы, к примеру, побороть все комплексы Рона. Ему всегда и везде надо говорить, что он лучший.
- Но это все мужчины такие. Я всегда говорю то же самое Гарри. Все женщины говорят!
- Да, наверное… Только вот что-то мне подсказывает, что не все так явно требуют этих слов и так серьезно к ним относятся. И со мной тоже не все так просто. Я чувствую, что не могу соответствовать тому образу жены, который является для Рона идеалом. И здесь так много всего! Мелких деталей, из которых складывается жизнь. Я до сих пор не научилась готовить. То что-то пригорит, то убежит, то пересолится, то переперчится. Сначала он посмеивался над этим, а сейчас… Он не корит меня, нет! Но в его глазах иногда стоит такое тоскливое выражение… Почти затравленное.
- Ты до сих пор и не освоила домашние и кухонные чары? – нахмурилась Джинни.
- Нет… Представляешь, лучшей ученице Хогвартса они так и не поддались! – улыбка Гермионы вышла вымученной и грустной. – Самое неприятное, что мне и не хочется их осваивать… Я знаю, я виновата, но… Мы постоянно стремимся угодить другому, понимаешь? А это и не выходит! Поэтому все чаще задаешься вопросом: когда же что-то будет сделано для себя?! Я хожу на квиддич, чтобы угодить мужу, а он, бедный, терпит мои часовые разглагольствования по поводу научных открытий, хотя они ему совершенно не нужны. Впрочем, как и мне квиддич. Мило, скажешь, да? Мило! Но только первые года два, а потом… Потом эта обязанность - а не желание! - угодить, будет раздражать все больше и больше. Внутри меня сидит такая жажда нового, но мне никогда не утолить ее! И Рон останется таким же, не утолившим свою жажду… Наши интересы никогда не пересекутся, несмотря ни на какие законы геометрии.
По щекам волшебницы текли слезы, и Джинни, быстро подойдя к ней, крепко обняла Гермиону.
- Успокойся… Все будет хорошо, вот увидишь.
- Нет… Выше планки «нормально» мы не поднимемся никогда. Мы все чаще просто не понимаем друг друга. Не-по-ни-ма-ем, Джинни, и все. Становится все сложнее уступать, даже в пустяковых вопросах. Я чувствую, что скоро что-то во мне лопнет…
Иногда я думаю, что Рональд может раскрыться полностью только в критической ситуации. Только тогда он показывает, на что способен и оказывается «на коне», что очень любит. Поэтому он иногда провоцирует какие-то дурацкие столкновения, чтобы снова ощутить себя героем. Взять хотя бы его отношение к Слизерину… Зачем он сегодня все это наговорил на вокзале?
Дети – вот кого мы любим безоговорочно и бесконечно! Хотя довольно часто ссоримся по поводу их воспитания. Рон хоть и говорит, что они пошли умом в меня, но я знаю, что думает он по-другому. Иначе я бы не слышала фраз о том, что «в нашей семье довольно и одной зубрилки, не разбирающейся в квиддиче и не умеющей летать на метле». Конечно, каждый раз это говорится в шутку, но тебе же известно, что в каждой шутке есть только ее доля, а все остальное – правда. Я понимаю, что полеты на метле и квиддич для Рона - своеобразная разрядка, но мне совсем не хочется, чтобы Рози и Хьюго относились к мозгу, как к еще одной тренированной мышце. Метла и снитч - это еще не все в этой жизни!
- Гермиона… Я и подумать не могла, что у вас с Роном все так…
- Я понимаю, Джинни. Честно сказать, я сама не ожидала, что когда-то кому-то расскажу все так откровенно.
Женщины замолчали. Они обе чувствовали себя как-то неуютно после всего сказанного и услышанного.
Гермиона еще раз посмотрела на свое свадебное фото и сказала:
- Джин, мне надо выйти подышать воздухом. Такое ощущение, будто мне его не хватает.
- Конечно! – с облегчением ответила та, чувствуя, что и ей тоже надо побыть одной и подумать над всем услышанным.
Взгляды двух волшебниц пересеклись на несколько секунд и опустились, разглядывая ковер на полу.
- Тогда я пойду…
И Гермиона вышла из гостиной.
Проходя по коридору в сад, она услышала голоса Гарри и Рона, сидевших на кухне. Какое-то странное чувство подтолкнуло ее к полуоткрытой двери и, тихонечко подойдя к ней, женщина замерла. Голос мужа был слышен четко, хотя и тихо. Но заставило замереть Гермиону вовсе не желание услышать все, а те слова, которые говорил Рональд старому другу. Впервые в жизни они думали одинаково.
- Знаешь, - грустно начал Уизли, - я тут недавно задумался над тем, кто я такой. Мне все и всегда ставили кого-то в пример. Мать – старших братьев и младшую – младшую! – сестру, которую она ждала, как ни одного из своих детей. Знакомые – тебя и Гермиону. Сама Гермиона, хоть и редко, но все-таки – какой-то свой идеал мужа. А я… Я сам по себе, получается, никого и ничем не впечатлил.
- Ты что! А кто выиграл шахматное сражение на первом курсе? На такое способен не каждый.
- Вот про что и речь. Я могу сделать что-то серьезное, только когда существует какая-то опасность. То надо было спасать тебя, то Миону, то нас всех вместе… А сам? Что я представляю собой в обычной жизни? Всегда я в чьей-то тени, и только потому, что никчемный человек. Самый заурядный и неспособный ни на что.
- Рон, прекрати! Не надо так о себе. Я всегда завидовал тому, как ты чувствуешь. Так безудержно, от всего сердца, от всей души! На это мало кто способен, а ты владеешь таким потрясающим даром. И ты - мой самый верный, веселый, честный и близкий друг. Дружить тоже не каждый способен, потому как некоторые слишком сложны.
- А я простой? Вот в этом бы я поспорил. В моей жизни вообще теперь ничего простого нет. Все так запутано, что…
- Но у вас с Гермионой все нормально?
Рон даже вздрогнул от этого слова.
- Это как посмотреть. В последнее время, я думаю о том, что все эти годы тешил себя пустыми надеждами. Те чувства, которые были мне так желанны, так и остались недоступными. Мне думалось, что семья – это так же, как и у мамы с папой. Вспомни, как они ругаются и мирятся все время? Это и есть счастье, как я его понимаю. А мы… Мы даже поссориться-то толком не можем. Я иногда думаю, если бы Миона могла расколотить несколько тарелок, пусть даже об мою голову, то нам было бы легче. А так… Все просто нормально. НОРМАЛЬНО, Гарри. А ведь нормально, это… Это никак. Понимаешь? Никак. Я даже и подумать не мог о том, что у нас с Герм будет такая жизнь. Вроде и хорошо все, и некоторые даже завидуют, а как-то все… Ты же знаешь, я никогда не мог говорить красиво. Да и выразить свои мысли точно тоже дается с трудом до сих пор.
Рон замолчал и часто-часто заморгал, словно пытаясь удержать слезы, хотя глаза его были сухими. Потухшими – да, но сухими.
- Ты помнишь, что я сегодня говорил про получение маггловских прав? – заговорил он снова.
- Про Конфундус?
- Да, - волшебник опустил свою рыжую голову. – Гарри, я просто не мог по-другому. Если бы еще и в этот раз я вернулся домой ни с чем… Нет, Миона ничего бы мне не сказала, но… Я бы сам все додумал, - грустно улыбнулся рыжий. – Ты же меня знаешь.
- Но Гермиона же сказала, что верила в тебя!
- Это она говорит всегда. В привычку вошло. Считает, что без этих слов я пропаду. Но я-то знаю правду.
Уизли впился взглядом в поверхность стола и тихо, но очень горько сделал очередное признание, каждое слово которого Гермионе было прекрасно слышно.
- Я стесняюсь того, что не такой как она. Понимаешь, Гарри? Да, я знаю, что во многом не дотягиваю до уровня своей жены, но дело-то совсем не в этом. А в том, что я никак не могу об этом забыть. Точнее… Ох, Гарри! Я не знаю, как сказать! Гермиона немного не такая жена, какой я себе представлял свою спутницу жизни. Не такая… Совсем не такая.
- Почему ты так считаешь, Рон? – Поттер был обеспокоен, как никогда.
- Не получается у нас жить ВМЕСТЕ. Мы и уступаем друг другу, и разговариваем, делясь всем, и помогаем во всем, и… Никак. Вот взять хотя бы квиддич. Ведь Гермиона до сих пор делает вид, что ей интересны мои восторги игрой.
- Но это же хорошо!
- Как же это может быть хорошо, когда она каждый раз ломает себя? Даже в мелочах, но ломает. Точно так же как и я, когда притворяюсь, что мне интересны ее научные идеи. Это же для меня бред, а я с умным видом сижу и слушаю. Только рот не открываю! Да, мы всегда и практически во всем идем навстречу друг другу, но с каждым разом делать это становится все труднее. Между нами чего-то нет. И не было никогда.
- Но ты же любишь Миону! Ведь так?
- Люблю. Я всегда ее любил, она самый близкий мне человек, но…
Рон зажмурился, склонил голову и, медленно подняв руку, сжатую в кулак, так же медленно опустил ее, надавив на деревянную поверхность настолько сильно, что побелели костяшки пальцев.
- …не так, как надо. Не так, как мог бы любить свою жену.
- Я не понимаю, - похолодел Гарри.
- Я тоже долго не мог понять, а сейчас, когда, наконец, дошло - у нас с Мионой просто нет выхода. Да, Гарри, я люблю ее, уважаю, восхищаюсь, преклоняюсь во многом, но больше я в нее не влюблен. Да и не было этой влюбленности на самом деле. Я ее выдумал. То ли из упрямства, то ли еще из-за чего, но все было именно так, как я говорю. Мы с Гермионой должны были остаться друзьями, вот в чем дело. Она хорошая, она лучше всех, но… Я не помню, когда мы в последний раз занимались любовью. Любовью, Гарри, а не сексом. Ведь любовь – это когда есть желание, страсть, необходимость друг в друге. А когда существуют только обязанности – это секс. Пустой, сухой, серый секс. И потом, разве про свое желание можно забыть? Нет! Ты не успокоишься до тех пор, пока не утолишь свой голод в любимом человеке, пока не подаришь ему всего себя и не обессилишь полностью, лежа в ее объятиях.
А вот про обязанности ты и вспоминать не захочешь. Что у нас и происходит. Сроки выполнения своих супружеских обязательств у нас все чаще и чаще не совпадают. И самое ужасное, что я этому только рад.
Оттого меня и душит чувство вины перед Мионой. Я никогда ее не брошу, никогда не предам, иначе буду самым последним подлецом в своих собственных глазах. Она же подарила мне детей, и каких замечательных детей!
Но в моих снах, друг… В моих сладких и полных страсти снах моей жене нет места. И в этих снах, Гарри, я чувствую, как я желанен, как нужен, как необходим кому-то, и этот кто-то также желанен мне. Помнишь, как на шестом курсе Миона натравила на меня желтых птичек? Более страстного эпизода в наших с ней отношениях больше не повторялось. Никогда…
- Слушай, возможно, у вас есть еще шанс начать все заново? – с надеждой заговорил Гарри, но Рон устало улыбнулся и ответил:
- Нет. Сил просто нет. Ведь начать все сначала - это очень трудно.
- Не говори так! Ведь ты же сам только что признал, что не оставишь Миону. Значит, еще не все потеряно!
- Да, не оставлю. Гермиона очень много вложила в наш брак, нашу семью. Она ведь до сих пор пытается ради меня освоить домашние чары и все никак. Представляешь? Лучшей ученице Хогвартса за последние полвека уже двадцать лет не подчиняется самая элементарная бытовая магия. – Рон горько усмехнулся. – Мама говорила мне что-то насчет такого положения вещей с домашними заклинаниями, но я забыл. Только вот ничего хорошего она не сказала. Может, для кого-то другого Гермиона и смогла бы научиться вести дом. А это ведь всего лишь я.
Уизли откинулся на стуле назад, запрокинув голову.
Сердце Гермионы, буквально вжавшейся в стену, почти не билось, а вот слезы из глаз текли рекой.
- А кто тебе снится? – тихо задал еще вопрос Гарри, после того, как они немного помолчали. - Кто-то из знакомых? Может… Может, ты все еще увлечен Лавандой Браун?
- Нет, Гарри. Не увлечен я никем из знакомых. И сказать, кто мне снится, я тебе тоже не могу, потому что сам не знаю. Но эта девушка… Я ведь даже лица ее толком не смог запомнить за все время, но точно знаю: она - моя судьба. Помню только волосы - черные, как вороново крыло, и глаза, словно жженый уголь.
Рональд замолчал, а потом сделал еще одно признание:
- Я знаю – я подлец, но ничего не могу с собой поделать. Да и никто еще не слышал, что можно изменить свои собственные сны. А еще я знаю, как Гермионе бывает плохо. Она сильная, не подает виду, но я чувствую ее загнанность, равную по своему отчаянию моей. И выхода нет, Гарри. Нет.
Кухня погрузилась в тяжелое молчание, которое медленно, но верно заполнялось горечью.
- Рон, - решился заговорить Гарри. - Я не знаю, что и сказать.
- Вот и не говори ничего. Давай помолчим, друг. Иногда это может помочь лучше всяких слов.
Две головы – рыжая и черная – склонились над столом, но никто не проронил больше ни слова.
Гермиона, помня о том, что ее ни при каких обстоятельствах не должны обнаружить, выскользнула из коридора в сад, осторожно закрыв за собой дверь.
Холодный воздух тут же обрушился на ее тело, и кожа покрылась мелкими колючими пупырышками. Женщине стало больно, но она, проглатывая слезы, не собиравшиеся заканчиваться, терпела, стараясь глубже дышать. Она не обманула подругу – воздуха действительно не хватало.
В голове, обгоняя одна другую, бешено метались мысли.
«Бедный Рон… Я была права, он мечтал совершенно не о такой жизни… Дети… Очень скоро и они поймут, что у нас не все ладно. Как быть тогда?.. Что такое счастье на самом деле? Как его достичь?.. Каково это, когда тебя понимают и принимают такой, какая ты есть, и не стремятся перекроить под себя?.. Неужели все потеряно?.. Откуда взять силы, чтобы вытерпеть все это… Наша с Роном жизнь словно приговор. Без надежды на помилование».
Из глубины сада были слышны голоса Лили и Хьюго.
Гермиона вздрогнула. Как она может думать о чем-то кроме детей? Если бы не брак с Роном, у нее не было бы ни Рози, ни Хьюго. В них одних теперь были все ее надежды и радости.
«А вдруг дети скоро поймут, что происходит между вами? – сверлила мозг непрошенная и страшная мысль. – Каково им будет? Вдруг им придётся выбирать одного из вас? И будут ли они счастливы, видя ваш с Роном пример перед глазами?».
- Бред… - прохрипела Гермиона вслух. – Бред! Дети – это единственное хорошее, что мы подарили друг другу. Единственное…
«И больше ничего… Но раз уж ты все решила, сказав слово «бред», то подумай еще и над тем, что ты еще жива, молода, полна сил, но никогда не сможешь ЖИТЬ так, как хочешь. Никогда. Ты же только что услышала, что и твой муж несчастен, и…».
- Но он тоже любит детей…
«Значит вам обоим достаточно родительской любви. Вы готовы терпеть любую боль ради них. Это ваша судьба – одна на двоих: забыть о себе и думать лишь о детях. А раз ты сделала такой выбор, то не жалуйся больше, а просто терпи! Терпи!»
Гермиона даже зажмурилась от этого последнего выкрика своего внутреннего голоса и, спустя несколько секунд, услышала голос мужа:
- С тобой все в порядке, Миона? Все хорошо?
Волшебница повернулась и увидела за своей спиной Рона, Гарри и Джинни. Все с беспокойством смотрели на нее, сжавшуюся от боли и горечи.
Женщина посмотрела в глаза мужа и снова почувствовала удушье.
Да, Рон спросил ее о том, как она себя чувствует, но не сделал шага навстречу. Не подошел, не обнял. А в его голубых глазах, когда он говорил «Все хорошо?» была такая непонятная и убивающая Гермиону смесь, что женщине стало совсем плохо. Она никогда не видела, чтобы во взгляде одновременно были надежда и обреченность. Никогда! До сегодняшнего дня…
Надежда и обреченность. Мерлин! До чего они дошли… Оба…
Где же тот Рон, который отважно выиграл шахматный поединок, чтобы спасти ее и Гарри? Тогда в его глазах была надежда, но не было обреченности. Где тот Рон, который поборол свой врожденный страх перед пауками, чтобы спасти ее – свою лучшую подругу? Где тот Рыжик, который был всегда рядом?
И где она сама – с сияющими азартом и восторгом глазами, готовая к любым испытаниям ради своих друзей? Где она?!
Приговорены… Они действительно приговорены друг к другу.
Муж и друзья что-то говорили, но Гермиона уже ничего не слышала. Женщина старалась проглотить тугой ком, перекрывший горло. Ни вдохнуть, ни выдохнуть ей никак не удавалось. Ее ладонь резко надавила на грудь, в надежде помочь и протолкнуть мешающий дышать комок вниз.
Гермиона сделала шаг назад и налетела на розовый куст, еще красовавшийся ярко розовыми бутонами. Резко развернувшись, женщина вскрикнула, почувствовав, как ее ладонь обожглась о шипы и…
Тут же оказалась в коридоре напротив закрытой двери номер один, уткнувшись в грудь Фредерика Фейблера.
Из глаз ее продолжали градом катиться слезы, а мастер заклятий, ласково гладивший ее по спине, тихо повторял:
- Все закончилось… Все уже закончилось, а дальше все будет хорошо…
- Это… Это… - всхлипывала девушка. – Это было ужасно! Мои дети… Я потеряла их!
Рыдания сотрясали ее тело, но в душу пришло странное облегчение: все увиденное, не было реальностью. Его Величество Случай помог девушке избежать той жизни, что внушала лишь отчаяние. Вот только слезы все текли и текли… Было горько и обидно.
- Может, чаю? – вдруг спросил Феблер, пригладив ее волосы.
- Да…
- Панацея от всех горестей и обид, - прижал ее к себе Фредерик, а Богги, стоявший все время рядом, взял за руку.
- Вам надо передохнуть, - пискнул он.
- И подумать, - всхлипнула Гермиона.
- Ну, и хорошо, - согласился Фейблер, и вот уже они все вместе сидели в удобных креслах у горящего камина.
Языки пламени весело плясали за каминной решеткой и задорно потрескивали, будто говоря: «Все прошло, а дальше будет лучше!», но волшебница подумала о том, что ее удивительный опыт надо прекратить. Уж если с Роном – любимым, как ей казалось, человеком - получилась такая жизнь, то остальные варианты ее просто пугали.
- Пейте чай и на несколько секунд выкиньте все из головы, - прошептал Фейблер, подавая ей чашку с большим красным цветком на боку. – Решение придет само. Вы просто посидите и не мешайте ему.
- Вы так считаете? – ее все еще влажные глаза, казалось, смотрели в душу.
- Я знаю… Надо просто набраться решимости, а ее у вас предостаточно. Пейте чай.
И Гермиона, заставив все свои мысли успокоиться и замолчать, поднесла чашку к губам.
Фейблер и на этот раз оказался прав: решение пришло само.